Игра началась…

Ничто так не привораживает толпу, не возбуждает её чувства и не переворачивает все её представления о мироустройстве и справедливости, как искусно выстроенное доказательство. Корнелиус Ландсмер был одним из тех людей, ну положим, не совсем людей, которые возводят свою речь в перл создания. Они могут обставить купца в его же торгах, свести самые достоверные сведения до обыкновенных слухов, начать бунт одной метко брошенной фразой и обратить его против своих врагов в мгновение ока. Только глухой или петый дурак мог счесть милорда Ландсмера безоружным без меча на поясе.
Таковых в зале суда сегодня было предостаточно. Почти двести лет прошло с тех пор, как он занимал одно из этих кресел с высокими спинками. Ни один из теперешних молодых тэнов или заезжих эрлов не видел его в деле; не сохранилось и свидетелей тому, как он сам стоял в этом же зале на месте подсудимого, доказывая, что он не мертвец. Абсурдное заявление для любого здравомыслящего человека, тем не менее правовой инцидент, весьма нелестное положение — из которого он вышел в своё время с достоинством. Он слыл когда-то проницательным и честным судьёй, нынче же его слава больше склонялась к ухищрённому в уловках законнику. Но практически никто не сомневался, что обвиняемый в чём-то да замешан. А иначе бы даже гениальный законник не вызывался быть обвинителем столь влиятельного и богатого человека, как Мальфрид Лекнес.
Милорд Лекнес, королевский тэн и советник, человек того положения и возраста, когда поклон своему королю становится вежливым рутинным кивком, стоял у трибуны, облокотившись на неё обеими руками. Праведный гнев, маска, которую он специально нацепил в свою защиту, периодически сменялась на его грубом лице замешательством и неуверенностью. Руки его были свободны. Поэтому он изредка барабанил пальцами по тёмному дереву и наклонялся вперёд, словно собирался броситься на судей. У стражников, впрочем, милорд Лекнес был далеко не первой заботой. Рядом с ним в кресле сидела его соучастница, несмотря на свой юный вид, вызывающая куда большие опасения. В отличие от театральных порывов милорда, одно её неосторожное движение могло стоить ей головы. Или кому-нибудь другому. Если стража будет недостаточно расторопна.
Девушка была единственной, наверное, в зале суда, к кому Корнелиус ощущал хоть какую-то симпатию. Светленькая голова со светленькими мыслями, почти ребёнок, по крайней мере на лицо, попавшая в водоворот событий, который не имеет к ней никакого отношения. Однако эта симпатия не выходила за границы разумного. В конце концов, девчушка сама выбрала такой вид заработка — стань она ткачихой, рыбачкой или даже шлюхой, едва ли бы она предстала сегодня перед королевским судом. «Ашель де Шарли. Подумать только. У доброй половины тэнов здесь имя звучит не так высокоблагородно, как у неё, но судить её нам, а не ей нас. Причудливы извороты судьбы…»
Корнелиус притворно вздохнул и отошёл от стола судей, где беседовал со знакомыми тэнами. Почти все они были в хороших с ним отношениях — намеренно вампир редко рвал связи с высокопоставленными людьми — и ненавязчивая беседа перед началом суда помогала дополнительно расположить их к себе. Но вот, кажется, собрались все, кто хотел, и пришло время начинать игру. Единственное до сих пор пустовавшее кресло Ландсмера несколько разочаровало, но не удивило.
— Милорды, миледи, добро пожаловать… Я созвал этот суд сегодня, чтобы доказать причастность Мальфрида Лекнеса, королевского тэна и советника короля Филиппа Нордэрского Смелого, да славится имя его, к убийству другого королевского тэна, моего близкого друга и честного человека, которого вы все знали и были также ему близки, Дамиана Лодингема, — Корнелиус выдержал паузу, давая возможность осознать всем тяжесть совершённого преступления, а обвиняемому сделать какую-нибудь глупость.
— Этого бесчестного мерзавца! — не сдержался вполголоса господин Лекнес, пока ещё слабо разумеющий, в какую ситуацию он угодил. По рядам пробежался неодобрительный шёпот. Все присутствующие знали Дамиана как улыбчивого и смышлёного молодого человека, которого можно было обвинить в чём угодно, только не в бесчестности.
– Я ещё не закончил, — спокойно продолжил Корнелиус. Какое прекрасное начало. — А также предоставить доказательства того, что убийство было совершено не по личным, а по политическим мотивам. Рассматриваемое нами дело — не что иное, как следствие холодного расчёта и продажности, зашедшей так далеко, что привела к смерти доверенного человека короля. Это измена, дорогие дамы и господа.

Отредактировано Корнелиус Ландсмер (01-02-2015 20:54:38)

Первый шаг — привлечение внимания публики — был сделан. Теперь все глаза смотрели на него, ожидая дальнейших разъяснений. Знать, как и судьи, понимала, что если милорд Ландсмер не сможет доказать предъявленные обвинения, то наказание, которое должен был бы понести обвиняемый, падёт на голову самого Корнелиуса. И притом падёт в прямом смысле — тринадцатью дюймами закруглённого стального полотна. Измена была одним из самых страшных грехов — перед богами, перед королём и, конечно же, перед народом. Семью изменника могли казнить вместе с ним, и хотя такое редко практиковалось, но фактически все начинали обращаться с ними так, что лучше бы они действительно были мертвы. Поэтому со следующим шагом — настраиваем аудитории на желаемый лад — нужно было быть очень осторожным.
Он мог начать с любого из своих обвинений. Но самым простым и эффективным было подвести к измене, когда не останется уже никаких сомнений в том, кто и по чьему указу лишил Дамиана жизни. Зал к тому моменту безоговорочно будет настроен против Лекнеса, и резкое обличительное слово «измена» перестанет казаться таким уж невероятным по отношению к верному мужу государства. Корнелиус рассчитал всё это заранее, как шахматную партию или военную кампанию, пока готовил бумаги и продумывал свою речь. У него на это были ночь убийства, день после неё и ещё одна ночь. Чёрные и белые плиты под ногами отдавали дешёвым символизмом. Он сделал шаг по намеченному пути:
— Милорды, эту девушку низкого происхождения, сидящую по правую руку от обвиняемого, зовут Ашель де Шарли, — вампир сделал широкий жест в сторону означенной персоны, глядя не на неё, а на присутствующих в зале. — Её застали на месте преступления, орудие убийства было найдено при ней, и своей вины она не отрицает. Но жизнь этой пропащей души ещё может послужить благой цели. Сегодня она поможет нам раскрыть настоящего убийцу и предотвратить дальнейшее предательство и кровопролитие. Прошу вас, сударыня.
На этих словах Корнелиус впервые посмотрел на неё прямо, не прикрываясь разговорами с другими судьями или иной подобной чепухой. Взгляд вышел не особо тёплый, но и не угрожающий. «Конница клопов не давит», — как говорит известная военная присказка.
— Расскажите судьям, что произошло позавчера между вами и господином Дамианом Лодингемом. С момента незаконного проникновения в замок и до момента задержания. Не упускайте ни одной подробности. Всё может быть важно.
Разумеется, ничего из этого не было важно. Но толпу нужно было развлекать по всем правилам. Пока она с жадностью будет снедать каждое сочное слово, срывающееся с уст этой глупышки, всё больше преисполняясь хлёсткого возмущения, он найдёт время, чтобы направить это возмущение в нужное русло — на Лекнеса.

Несмотря ни на какие новомодные трактаты по судопроизводству и известным его уловкам, самым действенным и неоспоримым доказательством по-прежнему оставалось чистосердечное признание. Девушка самостоятельно вырыла себе довольно глубокую и очень ровненькую могилку, как раз на её небольшой рост. Оставалось только подсобить ей вырыть вторую.
Пока она рассказывала, как было дело — точно список покупок зачитывала — Корнелиус представил на всеобщее обозрение кинжал, которым было остановлено сердце убитого, обошёл с ним трибуны и положил на судейский стол прямо напротив Лекнеса. И если кинжал вызвал у него лишь непроизвольное движение челюстью, то следующий предмет, оказавшийся в руках вампира, заставил подсудимого сначала побагроветь, затем побледнеть и наконец бросить на Ашель такой испепеляющий взгляд, что шаль на ней чудом лишь не загорелась. Невзрачный с виду прямоугольник бумаги, вальяжно покоящийся между указательным и безымянным, между двумя вампирскими перстнями, был письмом под его, Мальфрида Лекнеса, подписью и печатью. Письмом, которое должно было отправить его на плаху, и которое эта никчёмная наёмница, как ему думалось, не потрудилась по прочтению уничтожить.
Как только девушка закончила, Корнелиус, без предисловий, развернул свой документ и начал читать. Смысл до большинства дошёл сразу. «Обстоятельства вынуждают…». «Неугодное лицо…». Цель. Оплата. Место встречи. Особые условия. Стандартный заказ в Гильдию Ассасинов. На официальных бумагах королевства её не существовало, но каждый из здесь присутствующих при всём том знал, что перед окончательным взятием контракта убийца обязан был получить всю заявленную в письме сумму. Удивительная точность сведений для несуществующей организации. А если труп уже остыл, то оплата была произведена наверняка, а если была произведена оплата, то следовательно, кто-то же её всё-таки произвёл. Одно существование этого письма, при условии его подлинности, уже доказывало причастность милорда Лекнеса к смерти тэна. По наступившей в зале неожиданной тишине можно было догадаться, что эта же мысль посетила не одного только побледневшего обвиняемого.
Корнелиус зачитал подпись, выждал несколько мгновений в абсолютной тишине и развернул бумагу лицевой стороной к девушке:
— Вам знакомо это письмо?

— Ну разумеется незнакомо! — не без иронии воскликнул Корнелиус и продолжил, всё так же с улыбкой на бледных губах: — Ведь не его капитан стражи обнаружил при обыске вашей комнаты в таверне, где вы остановились по приезду в столицу. Не имя убитого вами, в чём вы не так давно публично сознались, значится на этой бумаге. И конечно же вы не встречались со слугой этого человека, который передал вам набитый золотом под завязку кошель как раз перед убийством неозначенного тэна.
Он не выдал себя ни минутной задержкой, ни изменившимся выражением лица, ловко и споро подстраиваясь под ситуацию, но на самом деле внутренне Ландсмер слегка опешил. Не от наглости обвиняемой — отрицание всего и вся, связанного с их виной, в том числе отрицание только что сказанного и подтверждённого ими самими, было частой практикой в зале суда. Но то, что девушка выгораживала незнакомого ей человека, который к тому же действительно был убийцей, а не невинным ягнёнком… было для Ландсмера непонятно. Гордость, так называемая «профессиональная», всегда казалась ему из области поэтической, эфемерной, где-нибудь между рыцарской доблестью и щедрыми гномами. Можно было жить с этой гордостью как с лично придуманной эмблемой на щите, блюсти репутацию, что называется. Но умирать с этой гордостью? Что хорошего могло быть в том, чтобы провести последние несколько часов своей жизни в руках умелого палача? Да ещё и ради чужого человека. Пережить «ночь бдения» обнажённой на остроконечной пирамиде или терпеть, пока щипцами выдирают ногти, один за другим, ради эфемерного чувства? Нет, Корнелиус решительно этого не понимал.
— Не чините препоны правосудию, — жёстко покончил со своей иронией вампир. Публика получила достаточно развлечений. — Так как вы сами признали, что не являетесь членом Гильдии, следовательно, вас не сдерживают никакие формальные правила от того, чтобы говорить открыто и прямо. Более того, я бы на вашем месте счёл это священным долгом перед вашими страной и королём, которым вы, я надеюсь, всё ещё верны. Дабы разорвать порочный круг и наказать предателя королевской милости. В противном случае…
Корнелиус бросил намеренно долгий и многозначительный взгляд на судей. Некоторые понимающе кивнули, безмолвно подтверждая, что будут голосовать за пытки, если до этого дойдёт. В деле об измене столь высокопоставленного человека не было места жалости и уважения к личности низкорожденной, тем более уже признанной виновной. Для осуществления такого сценария эрлу даже не требовалось согласие всех судей, лишь четверых из шести, но почему-то он был практически уверен, что решение будет принято единогласно.
— …к вам будут применены иные методы дознания, — уверенно закончил он, поворачивая голову обратно к девушке. Весь его вид выражал сдержанную непреклонность, хорошо свидетельствующую о том, что он готов идти до конца. Всё едино он своё признание получит. — Итак… Вам знакомо это письмо?.. Да или нет?

Отредактировано Корнелиус Ландсмер (06-02-2015 01:24:52)

Упорство девушки казалось Корнелиусу досадной помехой, мелким камешком, по случайности попавшим в жернова механизма слаженного и сложного. Камешком, способным замедлить его, но никогда — застопорить. Он даже не понимал, почему она упрямится: письмо действительно существовало, она его действительно видела и читала, а вот копия это или оригинал — было уже не её делом и в суде даже не упоминалось. По существу же её признание нельзя было счесть ложью. Законная лазейка. Одна из сотен подобных. Совесть её могла быть чиста, насколько чистота вообще присуща совести наёмных убийц.
Когда она наконец, дрожа и опустив глаза, созналась, Корнелиус не испытал даже слабого торжества. Девушка была ещё слишком юна и, говоря откровенно, простовата для этих игр. Иные придворные дамы и в тринадцать уже научались управлять своими отцами и сужеными, составляя достойную конкуренцию мужчинам в закулисной борьбе. Её же к такому явно не готовили. Что само по себе не являлось недостатком. Не всем по нраву было кружиться в клубке змей.
— Можете присесть, — мягко предложил мужчина, несколько сглаживая резкость предыдущей тирады.
Он не надеялся, что Ашель немедля изменит своё мнение о нём. Просто не видел необходимости продолжать в том же тоне теперь, когда свою роль она уже сыграла, притом сыграла блестяще. Тэн к тому времени был красен от прилившей к лицу крови и раздувал ноздри на манер готовящегося к наскоку быка. Оставалось только щёлкнуть его хворостиной. Корнелиус не замедлил этого сделать:
— Прошу засвидетельствовать, — громко и отчётливо произнёс он, показывая бумагу судьям, затем писцу, по всем правилам, — что в письме указаны только два имени, одно из которых — имя убитого. Что оставляет нам не такой уж богатый выбор, если посудить…
— Он обесчестил мою дочь! — взорвался Лекнес.
Мальчишки ловко перемахнули через забор, и бык со всей дури влетел в ограду, так что она заходила ходуном от удара. По ту сторону раздался озлобленный рёв…
Корнелиус положил ладонь на ладонь и опустил руки книзу, делаясь вмиг внимательным слушателем и выражая крайнюю заинтересованность в словах собеседника.
— Я должен был, — уже тише промолвил тэн. Теперь он старался как-то исправить сказанное, наконец в большей или меньшей степени начиная осознавать, что «перекричать» обвинения не удастся и что придворные потихоньку переходят на сторону эрла. — Она была помолвлена с детства. С другим. Благородным человеком, из славной семьи, но даже его репутация не выдержала бы такого оскорбления. Это был мой долг как отца… И будущего тестя…
Внимательному глазу было заметно, как Корнелиус поглаживает витое стальное кольцо на безымянном пальце правой руки. Ребристая поверхность не имела ни скрытых тайников, ни выжженных рун, ни тем паче заложенной в него богами древней силы. Никакой магии, простая привычка. Можно было подумать, что так он успокаивает себя.
— Пошли слухи. У неё шептались за спиной. Свадьба была на грани срыва… А ведь я не хотел приводить её ко двору, это всё она… — Мальфрид вздохнул и покачал головой. Он уже почти совсем утихомирился, в каждом слове его отпечатывалась тяжесть всей правды. Между тем росла и его уверенность в собственной правоте. — Я это сделал. Ради счастья своей дочери. И кто посмеет меня обвинить? Если вы хотите судить меня за смерть этого охального безбожника, то прошу покорнейше. Но забери свои слова об измене обратно, Ландсмер, или я затолкаю их тебе в глотку. Нет никого преданнее этой стране, чем я! Я служу королю уже пятый год, и никогда меня не обвиняли в столь…
— У обвинения нет другого выхода, кроме как вызвать в свидетели Шарлотту Лекнес… — перебил его Корнелиус и, будучи сам перебитым громогласным: «Не втягивай в это мою дочь!» — всё-таки непоколебимо закончил: — …дочь обвиняемого, Мальфрида Лекнеса.

Отредактировано Корнелиус Ландсмер (06-02-2015 01:23:50)

Шарлотта Лекнес. Золото шло ей куда больше серебра, дворцовые интриги — больше домашней суеты, а чарующий взгляд мнимой невинности — больше радетельного беспокойства. Приторно скорбного радетельного беспокойства, надо отметить. Корнелиусу пришлось поднести перстни к губам, чтобы вовремя словить в кулак неприличную улыбку. Хороша бесовка. И дело было даже не в том, как все эти треволнения выгодно обрамляли её остроскулое лицо, а как те же треволнения соотносились с её мыслями. По большому счёту — никак. Кому было лучше знать, чем Корнелиусу, который время от времени поверхностно скользил по мыслям всех ключевых персонажей разыгрываемой сцены, следя за настроениями и намерениями? Такого он в ней не подозревал. Знал, что она скажет правду. Знал, что между женихом и отцом она отдаст предпочтение первому. Знал, что она сильнее, чем кажется. Но что под нежными лепестками за ночь отрастут такие шипы?..
Удивительные создания — женщины…
— Я понимаю, насколько это, должно быть, для вас трудно, — решил подыграть эрл, — но все мы только хотим услышать правду. И единственная, кто может пролить свет на сложившуюся ситуацию, это вы. Прошу вас, ради благополучия королевского двора, скажите, правдивы ли слова о бесчестном поведении милорда Лодингема?
— Нет.
Бесподобно. Тихий голос, плотно сжатые губы, заламываемые руки — всё как по учебнику. Она продолжила говорить, переждав волну ошеломления, прокатившуюся по рядам, позволяя ей окатить самые дальние места, удариться об углы и развернуться обратно, сбавляя эмоциональную мощь. Ей не были известны эти приёмы, её никто и никогда этому не учил — Ландсмер был уверен — но интуитивно она всё делала правильно. Вампир ещё успел подумать, что будь его внучки и правнучки настолько одарёнными самородками, то он бы всерьёз озаботился тем, чтобы выдать их за северных соседей. Желательно за самых дальних.
Закончилось всё классически — слёзными заверениями в том, что она не знала о планах отца, а если бы знала, то обязательно бы отговорила его. И что любопытно — она, как и Ашель, не обманывала по сути своей. Лодингем действительно не прикасался к ней. Они мило беседовали, она использовала свои женские ужимки, он краснел как мальчишка, но дальше этих ни к чему не обязывающих «коридорных» разговоров никто из них не заходил. И если Лодингем и рассчитывал на нечто большее, то Шарлотта, в итоге, просто играла с ним. Защита Лекнеса была разбита в пух и прах.
Один из стражников предложил ей локоть и вывел, едва держащуюся на ногах, из зала суда под гул исходящей негодованием толпы. Теперь убийцу могло спасти только чудо.
Заступись она за отца, соври под присягой, которая была лишь словом перед земными судиями и обитающими в иных вселенских пластах богами — и его ещё могли бы оправдать. Но честность в данном случае, как ни странно, стоила больше. Её брак был под вопросом задолго до этой мелкой интрижки с королевским тэном. С этого же момента он становился нерушим как кремень. Жених теперь, без всякого сомнения, добьётся опеки над дочерью изменника любой ценой. И если земли рода Лекнесов так или иначе возвращались королевству, то их немалое состояние, нажитое за годы верной службы… ну, как минимум, на одну богатейшую невесту Севера только что стало больше.

Корнелиус знал о том, что должно было произойти, за несколько мгновений до того, собственно, как всё случилось. Он недаром вполсилы посматривал за переливающейся росписью намерений и настроений на чужих умах. При желании он мог бы остановить беглянку, если бы сделал равноценное усилие. Но прежде чем бросаться выполнять не свою работу, он очень быстро и трезво оценил последствия. И решил, что такого желания не испытывает. С одной стороны, конечно, если её поймают во второй раз, уже спустя какое-то время после судебного процесса, то могут допросить и в обход повторного заседания. Тогда, кто бы ни был этим гипотетическим дознавателем, ему станет известна правда о втором письме. Попади эти сведения к королю — и ему, Корнелиусу, придётся ой как несладко. С другой стороны…
С другой стороны, тот же самый вопрос король мог задать этой де Шарли лично, через надёжные прутья решётки, и её побег очень кстати исключал такую неприятственную возможность. Кроме того — а сейчас это было чуть ли не самой главной задачей — праведный гнев двора, разливающийся до сих пор как река в половодье, после сего должен был устремиться по одному руслу и с удвоенной силой. Не было в истории правосудия ничего более желанного толпой, чем убийство одного за грехи всех. Трёх разбойников за всю шайку, одного чернокнижника за весь культ, один виноградник за все массовые отравления вином. Дело с виноградником Корнелиус любил особенной любовью.
Итого, подсчитав в уме вероятные выгоды, он не стал проявлять особого рвения при попытке задержать соучастницу. Попытку сию он, разумеется, всё же совершил, чтобы не выглядеть совсем уж безразличным к происходящему. Дабы не быть обвинённым в тайном умысле, он даже слегка обжёг руку, протянутую за кончиком ускользающей шали. Потом его нерасторопность можно будет списать на отсутствие боевой подготовки и прочих прелестей военной службы. Прижимая правую руку к груди и с шипением втянув воздух сквозь зубы, он отступил от окна, куда тут же чуть не вывалился подоспевший стражник.
— Ведьма! — в сердцах сплюнул он и занялся типичным для стражников делом при чрезвычайных ситуациях: предался малоэффективной беготне и важным перекрикиваниям с другими стражниками. Присутствовавшие в зале отставали от него ненамного.
Вампир же отступил в тёмный угол, к одному из незажжённых канделябров, подальше от поднявшейся суматохи. Первым оказавшимся подле Ландсмера был Волчонок. Мальчишка провёл весь суд на ногах, потому как места на скамье ему не полагалось, но он к такому был привычен. Волчонок осмотрел обожженную кисть и помог Корнелиусу снять кольца: хоть это и было мучительно больно, но зато они не срастутся с вампирской кожей, когда она начнёт заживать. А учитывая безупречную частоту питания милорда и общее количество прожитых лет, это должно было произойти достаточно споро…
— Вот девчонка учудила, да, господин? — с нескрываемым возбуждением проронил служка, ссыпая украшения в бархатный мешочек и пряча за пазуху. Ландсмеру неожиданно пришло в голову, что тот мог учуять собрата. Хотя парфюм, меха и дорогие ткани и притупляли его чутьё здесь, среди разряженного королевского двора, но всё же…
— Рано радуешься, — вполголоса прицыкнул на служку вампир, глядя поверх него на подсудимого. — Ей ещё предстоит как-то преодолеть стену. И миновать городскую черту. Не удивлюсь, если после такого фокуса её просто прикончат на улице, без суда и следствия…
— Милорд Ландсмер, вы в порядке? — спросил подошедший вторым судья. Стоявшие у него за спиной чёрные мантии выражали схожий интерес, но делегата выдвинули вперёд одного не без причины. Мало ли как вампиры, даже уравновешенные и облагороженные статусом, реагируют на боль…
— Да, да, всё нормально, — поспешил заверить их Ландсмер, улыбнувшись одними губами. С Лекнесом нужно было кончать. — Я смогу продолжать… Когда немного приду в себя. Давайте отложим заседание до обеда…

Отредактировано Корнелиус Ландсмер (08-02-2015 18:53:50)

Поникшие плечи и голова. Упирающийся в переклад трибуны взгляд. Негромкие безэмоциональные ответы. Мальфрид Лекнес, человек, прошедший за один день путь от важничающего по любому поводу и излишне самоуверенного советника самого Филиппа Смелого до разбитого и утопающего в уничижении предателя и убийцы, вновь оказался перед столом судей для финального раунда. От вида почти поверженного человека, пусть не пронзённого топором, но уничтоженного морально, Корнелиус испытывал определённый подъём. Который он потом пускал в дело, завлекая аудиторию в свою игру и подтасовывая факты.
Судебный процесс, прерванный было непредвиденным обстоятельством в виде особой прыткости одной из обвиняемых, продолжился после обеда. Лекнес есть отказался — об этом Корнелиус узнал от служек. Остальные были сыты и рады послушать, что там обвинитель порасскажет на этот раз. Корнелиус перемещался по залу, меряя шаги шахматными клетками и прибегая то к «белым» сведениям, то к «чёрным». Правда ложилась в основу полуправды, а та в свою очередь становилась идеально подправленной ложью. Корнелиус зачитывал переписку подсудимого, рассказывал про его связи с легенирскими купцами и аристократами, даже приводил в пример его расходную книгу, где, как он утверждал, «черным по белому написана история предательства этого человека». По сути, ничего такого особенного в этих записях не было — со времён Второй Войны практически каждый тэн или эрл приторговывал на стороне. Если не товаром, так сведениями. Если не сведениями, так хотя бы слухами. Но Корнелиус умело обставлял всё так, что проступки обвиняемого выглядели ужасным грехом перед королевством, его казной, терпящей убытки, королём, доверие которого он не оправдал, и, конечно же, перед богами. Ведь он присягал в верности простому человеку, пускай и в короне, а в свидетели призывал существ высших планов. Следовательно, провинился перед обоими.
Самый смак, как говорится, знать прочувствовала, когда Корнелиус дошёл до переписки с предполагаемым легенирским союзником пресловутого тэна. В письмах они говорили о псарне Лекнеса, о том, что некоторые псы болеют чаще других, что в какой-то день пришлось бросить им целую оленью тушу, лишь для того, чтобы только они успокоились, что участились случаи неповиновения и беспричинной агрессии. Тогда ответ из края полей и виноградников был краток: «Для спасения всей своры иногда приходится забивать самого громко тявкающего». Корнелиус разложил эти письма перед судьями по хронологии и привязал каждое из них к какому-то определённому событию при дворе короля. Где под видом разговоров о собаках и псарях изменник посвящал своего легенирского сторонника в должные оставаться тайной для других государственные дела. Последнее письмо из Легенира, с не сломанной зелёной восковой печатью, вскрыли прямо в зале суда. В нём значилась только одна фраза: «Ты поступил правильно, надеюсь, этот скромный подарок утешит твою скорбь по той мешавшей спать по ночам шавке». Последним жестом Корнелиус представил на суд зрителей кошель, принесённый гонцом вчера вечером вместе с письмом, битком набитый золотом, которого хватало не только для того, чтобы купить всю псарню целиком, но ещё оставалось на маленький домик где-нибудь в бескрайних зелёных полях, согреваемых южным солнышком… Завязки кошеля были стянуты неплотно и при ударе о тёмное дерево стола несколько жёлтых кругляшей вывалилось и со звоном покатилось по полу. Один из них ударился о носок сапога Мальфрида. Подсудимый даже не обратил внимания. Ему было уже всё равно.
Корнелиус поклонился королю, который всё же решил почтить своим присутствием второе заседание, и замер в ожидании решения судей.

Отредактировано Корнелиус Ландсмер (09-02-2015 01:52:31)